– Почему она так говорила? – поинтересовалась девушка.

– Потому что оно когда-то принадлежало Хетти Брекенридж.

– Без шуток? – Девушка округлила глаза. – Той самой ведьме? Той, которую повесили у болота?

Марти кивнул и провел рукой по лямке комбинезона.

Элен поморщилась, вспоминая фотографию: радостная толпа, собравшаяся под деревом, на котором висела Хетти. «Ведьма умерла».

Элен посмотрела на Марти и подумала: «Это сделала твоя бабушка. Она была там. Она улыбалась и радовалась больше всех». К горлу подступил комок, словно невидимая петля сомкнулась на шее.

– Вы знаете, как звали женщину, которая купила ожерелье? – выдавила Элен, когда сглотнула комок.

– Ну конечно, – ответил Марти. – В таком городке, как наш, я знаю почти всех жителей. Это была Лори Кисснер. Та самая, которая сбежала и бросила мужа и дочь.

– Я знаю, о ком ты говоришь, – вмешалась девушка. – Ее дочь просто чокнутая. Одно время мне было жаль ее, потому что ее мать бегала за разными мужчинами и весь город знал об этом, но Олив все равно чокнутая.

– Олив? – эхом отозвалась Элен.

– Ну да. – Девушка пожала плечами. – В школе все называют ее Странный Оливер.

13 сентября 2015 года

Она не могла вытряхнуть из головы фразу «ты в глубоком дерьме», потому что там она и оказалась.

Олив попала в ловушку в старом отеле Дикки.

Олив проникла в отель незадолго до шести вечера. Парадная дверь была не заперта; Олив вошла внутрь и огляделась в старом вестибюле.

Она уже решила, что скажет, если Дикки вдруг поймает ее. Она скажет, что потеряла любимый браслет, давно подаренный мамой, последний раз он был на ней во время разговора с Дикки. «Я искала повсюду, и это единственное место, где он может быть, – скажет Олив. – Мне неудобно снова беспокоить вас, но этот браслет очень важен для меня».

К ее облегчению, оправдания не понадобились. Во всяком случае, не сразу. В вестибюле и вокруг него не было заметно каких-либо признаков жизни, не считая единственной высокой свечи в подсвечнике, горевшей на приемной конторке. В окружении кучи старых писем, бумаг и прочего хлама это казалось вопиющим нарушением пожарной безопасности.

Олив услышала смех, доносившийся сверху.

Она понимала, что это глупо. Она не должна находиться здесь. Она должна быть дома и смотреть телевизор или навешивать гипсокартон. Отец уже второй день работал на прорыве водопровода (если ремонт не закончится, то завтра отменят школьные занятия, потому что целый район остался без воды).

«Это глупо, – сказала себе Олив. – Я должна вернуться домой, пока меня не поймали».

Тем не менее она начала подниматься по лестнице, как будто голоса наверху были магнитом, который притягивал ее. Если есть какой-то шанс узнать о судьбе мамы, Олив должна попробовать. А Дикки и его друзья явно что-то знали. Она медленно поднялась по лестнице, мысленно повторяя историю о потерянном браслете и готовясь к худшему. Когда Олив добралась до лестничной площадки и прислушалась, пытаясь выяснить, откуда доносятся голоса, парадная дверь внизу распахнулась, и мужской голос позвал:

– Дикки!

Олив застыла на месте. Примерно десять секунд была тишина, и Олив на цыпочках пошла по коридору, что казалось наилучшим выбором, так как посетитель начал подниматься по лестнице.

– Где ты, Дикки? – снова позвал он.

Олив посмотрела на закрытые двери старых номеров. Не было времени пробовать каждую ручку в надежде на то, что одна из комнат окажется открытой. Олив прошла в бар, где побывала во время первого визита. Знакомая территория.

– Где вы, ребята? – раздался голос из коридора. Этот мужской голос казался знакомым, но Олив не могла определить, кому он принадлежит.

– На третьем этаже, – откликнулся Дикки откуда-то сверху. – Но мы сейчас спустимся.

Олив стояла у стены возле двери и прислушивалась, стараясь успокоить бешеный стук сердца. В баре было темно, старые шторы над арочными окнами опущены. В помещении стояла кисловатая вонь, как от жженых волос. Олив слышала шаги на изогнутой лестнице третьего этажа, где жил Дикки. Казалось, что там собралась целая толпа. Было невозможно определить, сколько людей он вел за собой.

Они направлялись в сторону Олив: шаги, смех и голоса.

Проклятие. Они идут в бар! Ну конечно, куда еще?

Она в панике огляделась по сторонам. Ей было некуда бежать, она не видела задней двери или пожарного выхода. Или хотя бы туалета. Только кучка сломанных стульев, занавешенные окна и камин. Сможет ли Олив уместиться внутри и выбраться по каминной трубе, словно Санта-Клаус? Едва ли.

Олив нырнула за стойку бара и присела на корточки.

«Пожалуйста, не заходите за стойку», – подумала Олив. Когда она вспомнила про бутылку текилы и пустые бокалы, то взмолилась о том, чтобы никому не захотелось опрокинуть стаканчик. Олив попыталась сжаться в комок, слиться с фоном, стать невидимой. Ей всегда хорошо удавалась сохранять тишину и неподвижность. Эти навыки Олив отточила за годы охоты вместе с отцом. Но теперь она скорее чувствовала себя дичью, а не охотником.

Они собрались в коридоре, шумно топая и обмениваясь приветствиями. «Здорово!» «Давно не виделись!» Потом толпой ввалились в бар, словно река, вышедшая из берегов.

Олив прислушивалась, стараясь различать голоса и подсчитывать количество людей.

Они дружески болтали, обсуждая погоду, работу и бейсбол. Некоторые курили сигареты; Олив ощущала запах дыма. Время от времени приходил кто-то еще, и приветствия начинались снова. Они обсуждали приход какой-то женщины по имени Кэрол, и некоторые очень переживали по поводу того, что она может не прийти.

– Всем нам нужно было собраться здесь. – Голос Дикки звучал взволнованно. – Если бы мы не собрались, то ничего бы не вышло. Думаю, я понятно высказался по этому поводу?

Беседа перешла на скучные темы: кто-то рассказал о том, как увидел в супермаркете какого-то Бада и удивился, как хорошо он выглядит после того, как ему удалили половину печени; другой рассказал, как приготовить лучший светлый бисквит.

Олив сидела тихо и слушала. У нее затекли ноги, но она не смела пошевелиться. Свет, проникавший из-за щелей в тяжелых шторах, потускнел на закате. Разговоры продолжались, и Олив начала гадать, стоило ли вообще приходить сюда. Помещение окуталось сигаретным дымом. Наконец прибыла Кэрол с историей о транспортных пробках.

– Мы все здесь? – спросил кто-то пронзительным, почти верещащим голосом.

– Да. – Олив узнала голос Дикки.

– И у нас есть дневник? – спросила женщина.

– Нет, – ответил Дикки. – Больше нет.